БАБУШКИНЫ РЕЦЕПТЫ
КУЛИЧ И ПАСХА
Светлана Малыхина
На Пасхальный обед к нам всегда приходили гости – старые друзья отчима, человека может быть и верующего, но совершенно не церковного, мамины коллеги, близкие и дальние родственники. Всегда приходил какой-нибудь бережливый и состоятельный знакомый или тот, о ком говорили, что он «прожился, обедая в ресторане» (Гиляровский). Один важный посетитель в облачении всегда приходил первым и никогда не дожидался других гостей. Это был батюшка Благовещенского собора – близкий друг отчима и его частный пациент. Отец Михей, который, по советскому законодательству, причислялся к тунеядцам, на бесплатное медицинское лечение права не имел, и отчим был его домашним лечащим врачом. Батюшка освящал куличи, пасхи и крашеные яйца в бабушкиной комнате, и потом долго еще пахло благоуханным ладаном и свечами. В Советском Союзе никто официально не запрещал религиозные праздники, но мало кто задумывался о том, что празднуют. Пасха — был такой особо гулящий и сытный праздник.
У нас дома готовилось множество блюд. Но фирменным угощением были куличи и творожная пасха. Я любила помогать бабушке не только потому что в тот день, когда пекли куличи, мне разрешалось не ходить в школу, но и потому, что это была редкая возможность услышать кулинарные и семейные секреты. В эти дни открывали бабушкин сундук, доставали оттуда старинные глиняные формы для куличей и дубовые пасочницы, истертую тетрадку с редкими и сложными рецептами и старыми пожелтевшими семейными фотографиями. Там же хранилась Библия в сафьяновом преплете с медными застежками, совершенно распавшаяся на отдельные страницы. Этой книге было наверное лет сто, и никто в доме кроме бабушки церковно-славянских оборотов не понимал. Из бабушкиных рассказов я знала, что эту книгу она начала читать еще в гимназии и сохранила ее вместе с венчальной парой – иконами Спасителя и Смоленской Божьей матери, одетыми в золоченые ризы и спрятанными в резные деревянные киоты. Это все можно было увидеть только в праздник. В обычные же дни бабушка неохотно рассказывала о своей юности, то ли не доверяя моему детскому легкомыслию, то ли оберегая меня от печальной семейной истории. Но кулинарными секретами делилась щедро.
Я любила эти приготовления к празднику, сути которого никто не объяснял. С утра мы с бабушкой оставались одни и спокойно, без суматохи пили чай пока опара “бродила”. В доме делалось тепло, дверь на кухню закрывалась, окна запотевали, бабушка говорила тихим голосом — берегла силы, потому что выпекали куличи до позднего вечера. Дом наполнялся запахами прошлой бабушкиной жизни — ванили и мускатного ореха, корицы и шафрана. Сыпучие ингридиенты добавлялись щепотками, горстками, пригорошнями, на кончике ножа, чайной ложкой с горкой, стаканом по ободочек. Жидкости измерялись каплями, рюмками, столовыми ложками, крышечками. А была ещё одна кулинарная мера, для которой не было ёмкости, — добавить по вкусу.
Тесто нужно было месить, оставлять в тепле, чтобы оно подходило, поднималось, поспевало; оно должно было дышать, быть мягким, тянуться, отставать от рук. Мне доверяли размешивать муку с солью, а потом вливать молоко. Следили, чтобы я растирала творог с сахаром только деревянной ложкой и строго в одном направлении. Потом, если повезет, я наполняла формы для выпечки до половины, ждала, пока тесто снова поднимется до 3/4 высоты формы и ставила их в духовку с несильным жаром. Теперь я пеку куличи по бабушкиному рецепту из той истертой тетрадки и рассматриваю черно-белые рваные, испачканные, пожелтевшие и потрескавшиеся семейные фотографии.
И мне так же как и студенту из одноименного рассказа Чехова кажется, что «… прошлое …. связано с настоящим непрерывною цепью событий, вытекавших одно из другого.» И, как Иван Великопольский, который «видел оба конца этой цепи: дотронулся до одного конца, как дрогнул другой», я чувствую эту связь времён.